Только тогда телохранители догадались послать за некромантом. Появившись в покоях вождя, Флютрю верно рассудил, что происшедшая с Занз-Ундикравном перемена — его буйство, его обращённость внутрь себя — как-то связана со вчерашним обрядом. На всякий случай он распорядился предать земле останки предков, порубленные вождём на площадке перед могильниками, но было ясно: дело не в них. На какое-то время Флютрю, сидя в покоях вождя и отдавая приказания беспрекословно повинующимся ему телохранителям, и себя вообразил вождём, но вовремя одумался. Ясно, что если безумие поглотит Занз-Ундикравна окончательно, то вождём станет какой-то новый карлик, а уж последний-то, несомненно, не только поменяет телохранителей, но и выгонит в шею некроманта.
На расспросы о случившемся безумец не отвечал. Он закрывал глаза и, казалось, слышал какие-то голоса, толкующие для него вопросы некроманта. Вождь злобствовал на эти голоса, именно на них у него чесались руки и тянулись к перевязи, на которой уже день как не было верного топора.
Все попытки развязать вождя заканчивались разбитыми носами у телохранителей, и его скручивали вновь, закалывая рукава надёжными запонками. Речи вождя были бессвязны. Когда же появлялась какая-то осмысленность речей, она мало что могла сказать Флютрю. Вождь говорил о чём-то, известном ему одному. Он неистовствовал по поводу каких-то двоих мерзавцев, которые комментировали каждое движение его души, рифмовали его мысли, потешались над ним и его покойным батюшкой, обзывали их предателями.
Так прошло три дня. К исходу третьего дня тема предательства что-то сказала некроманту. Он вспомнил историю запонок Занз-Ундикравна, доставшихся ему в наследство от отца. Эти запонки были выточены из ключиц двоих предателей; так говорили карлики. Кто и кого там предал на самом деле — выяснить уже вряд ли возможно, а вот сохранившаяся в запонках воля к мести, определённо, могла прорваться наружу. Разумеется, в особых условиях — в ответ на вызов некроманта, который, конечно же, был получен. Рикошетом от того массового обряда восстания костных останков, который с блеском провёл Флютрю.
Флютрю растолковал свою идею однорукому Дрангу, и тот, найдя для рукавов рубахи вождя новые скрепы, вытащил подозрительные запонки. Флютрю спрятал запонки в специальный магический футляр и унёс к себе в башню. По возвращении к вождю некроманту стало ясно, что тот идёт на поправку. Голоса, которые не давали своему пленнику ни спать, ни бодрствовать, постепенно пропали. Вождь имел дело только с эхом ранее услышанных слов. К концу пятого дня спасённого властителя решились окончательно развязать.
— Где мой топор? — возмущённо вскричал он, как только его развязали (постепенно, с необходимыми предосторожностями).
Прерванная жизнь налаживалась.
Посланника Смерти Чичеро ждали великие дела! И не дочке Умбриэля Цилиндрона с её живыми прелестями и некрофильными влечениями было его от них отвратить. Но, однако же, — вежливость прежде всего. Невежливо отказывать отцу, предлагающему тебе в жёны собственную дочь, если этот отец — Управитель Цанцкого воеводства. Невежливо даже долго раздумывать. Гораздо разумнее согласиться почти сразу, но — выхлопотать себе отсрочку. Ведь посланника и впрямь ждут дела великие и неотложные. Такое и любой Цилиндрон поймёт.
Не дожидаясь истечения положенных ему трёх суток, Чичеро явился к Управителю Цанцкого воеводства с согласием на брак, но просил отложить его на неопределённый срок, поскольку миссия, полученная лично от владыки Смерти требует от него постоянных разъездов, сопряжённых с возможными опасностями. Тот, подумав, сократил испрашиваемый неопределённый срок до полугода, но в целом согласился с условиями жениха. Только прибавил ещё одно, своё:
— Я тоже считаю, что в наши мёртвые годы дела — превыше всего, а брачная постель подождёт. Только моя дочь пока живая, и нашей с вами вечности у неё в запасе нет. Поэтому брак — не позднее, чем через полгода, церемония же обручения — немедленно!
Чичеро, который думал немедленно выехать прочь из Цанца, должен был задержаться на пару часов, пока готовилась эта церемония. Досадуя на задержку, он счёл за благо подчиниться: выдержка редко изменяла Чичеро. По предложению Цилиндрона, он, чтобы убить время, прошёл в покои к Лулу Марципарине, надеясь выдержать дистанцию с нею, положенную перед обручением. Но у неё, верно, были другие планы, судя по томному голосу, которым она произнесла, обращаясь к служанке:
— Проси!
Миг спустя Чичеро убедился, что она приказала служанке его впустить, будучи полностью обнажённой и при том весьма откровенно ласкаемой двумя чернокожими наложниками.
— Ах, милый, я так рада! — воскликнула она, глядя на Чичеро влюблёнными глазами — в то самое время как один из её чёрных партнёров проникал в её белое тело сзади, а второй массировал грудь.
Она исключительно хороша в страсти, честно отметил про себя Чичеро, следя за изгибами молодого тела, демонстрируемого ему в действии.
— Ваш отец, милая Марципарина, просил передать вам, что церемония нашего обручения состоится через два часа в храме Смерти, — сообщил закутанный в плащ посетитель тоном скорее официальным, чем интимным.
— Не зови меня Марципариной. Мои партнёры зовут меня просто… Бяша! — выдохнула Марципарина Бианка, сладострастно изгибаясь. Она соблазняла Чичеро, провоцировала тут же присоединиться к её весёлой страстной игре. Чёрные наложники, мнущие в сильных руках её белое живое тело, поглядывали на него с тёплым озорством.